Марина Звягинцева: «Работа с архитектурой — вызов для художника, и в этом особый интерес»

— Марина, почему вы решили взаимодействовать как художник именно с архитектурой, а не с чем-то другим? 

— Определенную роль в этом выборе сыграл мой папа — он геолог, и в 1990-е годы занялся реставрацией русских православных церквей, потому что изучал структуру белого камня, из которого построено большинство из них. Он брал меня с собой в экспедиции, показывал объекты: как полуразрушенные, так и те, которые уже были восстановлены. Отсюда мое понимание архитектуры как некоей структуры.

Как паблик-арт-художнику мне интересно взаимодействовать с городом. А город — прежде всего архитектурные ансамбли, которые нас окружают. 

Архитектура должна быть функциональна, чтобы стоять годами. И это имеет свои ограничения — ей часто не хватает образности. 

Например, взять школу «Класс-центр»‎ Сергея Казарновского. Это здание 1940-х годов, и над тем, как сделать его современным, не меняя саму архитектуру, работает именно художник. Он может малыми штрихами модернизировать фасад таким образом, чтобы он стал арт-высказыванием. Причем часто архитекторы приглашают меня на свои форумы, потому что им не хватает неожиданных идей и образного мышления. Работа с архитектурой — определенный вызов для художника, и в этом заключается особый интерес. 

— Чем паблик-арт отличается от уличного искусства и привычного нам благоустройства города?

— Для нас уличное искусство — в первую очередь граффити, арт-высказывание в городском формате. Художник использует забор, брандмауэр, стену дома в качестве холста, чаще всего это именно авторское высказывание. Такое активное уличное искусство обычно ни с кем не согласовывается, зрителя ставят перед фактом. И через время объект может начать раздражать, вызывать негативные эмоции. Поэтому уличное искусство не всегда приживается. 

А паблик-арт — искусство, которое должно быть вписано в среду, должно учитывать особенности локации. Это и есть та самая сайт-специфичность, о которой говорят художники — она помогает искусству существовать долго и приживаться в общественном пространстве: как в интерьере, так и на улице. 

Уличное искусство не предусматривает взаимодействия площадки и самого художника, площадка здесь — просто холст. А паблик-арт использует площадку как соавтора, вовлекает жителей и архитектуру в диалог. 

Что касается благоустройства, то это главным образом про комфорт и дизайн, чтобы жителям было красиво и удобно. 

Красивая скамейка приятна глазу, но она вряд ли вызовет глубокий эмоциональный отклик, на это направлен именно паблик-арт. 

Задача художника — выбить‎ человека из привычного круга забот и перевести на новый уровень. 

— Как именно паблик-арт перепрограммирует общественную среду? Например, ваш фасад дома, который выглядит как клавиатура пианино: как такие проекты в глобальном смысле могут повлиять на людей, район, город?

Город сам по себе несоизмерим с человеком — высокие здания, масштабные сооружения, интенсивный трафик. И человек в городе чувствует себя скорее задавленным этим урбанизмом. 

«Дом — это машина для жилья», — говорил французский архитектор Ле Корбюзье. А искусство — всегда про человека. Взять ту же школу «Класс-центр»‎ — холодный желто-белый фасад не имеет никакого отношения к детям, которые здесь учатся. А когда появляется «пианино»‎, то дети чувствуют, что это их школа. 

Проект «Классная игра», школа «Класс-центр», Москва, 2020

И когда на фасаде библиотеки в Норильске появляются книги, то это выбивает зрителя из привычной среды, вызывает эмоциональный отклик, делает город соизмеримым с человеком. 

Одно из преимуществ паблик-арта — возможность перепрограммировать изначально дискомфортную среду, как это было во дворе Высшей школы экономики. Двор был в плохом состоянии, возможности сделать полноценный ремонт не было, но было желание сделать пространство «для и про студентов». ‎

Искусство позволило перепрограммировать среду, сделать ее эмоционально повернутой к студентам. А дальше уже они сами начали включаться, делать арт-вторжения.

Паблик-арт придает пространству видимость — это еще одна важная особенность. Школы Сергея Казарновского не было заметно в районе, ничто внешне не намекало на назначение здания. Но когда на фасаде появляется арт-объект, у людей меняется отношение к этому месту, там возникает точка притяжения для местных жителей. 

Проект «Классная игра», школа «Класс-центр», Москва, 2020

Искусство делает узнаваемыми отличия одного района от другого, особенно это актуально для «спальников»‎. В Москве, например, они все сейчас становятся достаточно комфортными: везде есть торговые центры, магазины, аптеки, школы, благоустроенные места для прогулок. Но при этом все районы очень похожи между собой.

По сути, нет разницы, живешь ты в Жулебино или в Чертаново — но именно искусство может создать точку притяжения и сделать один район отличным от другого. 

«Я живу в районе, где расположена школа в виде пианино»‎, — так район приобретает свое лицо‎. Когда я работала над своим первым паблик-арт-проектом «Спальный район», я много общалась с людьми из Кузьминок, Люблино, Текстильщиков, Южного Бутово — все они говорили про паблик-арт: «Мы гордимся, что это про нас, что мы особенные, что к нам на окраину города можно приехать и посмотреть современное искусство»‎. ‎ 

— Становятся ли, на ваш взгляд, районы с такими объектами более востребованными для жизни или у нас пока об этом рано говорить? 

— Здесь важно отличать точечные и постоянные коммуникации. Если в районе единоразово прошла биеннале, то человек приедет, ознакомится с арт-объектами и уедет. Если же экспозиции проходят регулярно, есть постоянные арт-объекты — люди будут чаще стекаться к месту, где «есть что посмотреть».‎ 

Если в районе постоянно будет что-то происходить, то он станет более востребованным для жизни, как минимум с точки зрения посещаемости. На примере Москвы: основные объекты старинной архитектуры расположены в центре, а чтобы поехать на окраину, людям нужна мотивация — например, сфотографироваться на фоне арт-объекта.

— Как вы выбираете локацию?

— При выборе локации главное — чтобы люди в этом месте захотели перемен и были готовы к изменению восприятия среды с помощью паблик-арта. 

Но больше всего я ориентируюсь на то, насколько это сложная задача, насколько мне самой она интересна. 

Меня очень привлекают фасады, потому что это большое пространство, своего рода 3D-холст, который позволяет арт-объекту стать видимым в городе. 

Также, поскольку я работаю в авторской технике биотипия (живопись на движущейся воде), то всегда соглашаюсь работать со стихией воды. У меня есть серия работ на воде в Царицыно, вода используется в проекте «Water линия»‎ для парка «Зарядье»‎.

Проект «Water линия», Москва, подземный паркинг парка «Зарядье», 2021

В этом проекте мне также нравится, что я работала с локацией, куда не ступала нога искусства, — я была первой, кто сделал постоянный арт-объект на территории работающего паркинга. Обычно это глухое место, которое люди стараются быстрее «проскочить»‎, своего рода серое пятно на карте города. 

Меня зацепила возможность принести на паркинг искусство, еще и в виде объекта с водой и живыми растениями-эпифитами. 

Пространство находится ниже уровня ватерлинии Москвы-реки, и если там пробить стену, то на парковку хлынут подземные воды. Меня очень привлекла история о подземном слое парка и реках, которые загнаны в трубы, и я решила передать ее в искусстве.

 

Проект «Water линия», Москва, подземный паркинг парка «Зарядье», 2021

— В разных городах, наверное, и проекты получается разными? Как вы работаете с местным контекстом?

— У каждого города свои задачи, свой менталитет, свои истории и образы. Когда меня приглашают как художника, я всегда стараюсь понять локальный контекст и запрос на объект. 

К примеру, возьмем мой проект в Норильске, где стояла задача превратить библиотеку в арт-объект. Здесь важно понимать, что библиотека в Норильске — это культурный центр, куда жители ходят на концерты, выставки. Вся жизнь города сосредоточена внутри помещений, и мне нужно было вывести это внутреннее ощущение на фасад. 

Нужно было показать, как искусство и литература помогают выживать, как они греют город с тяжелым климатом, где средняя температура зимой −25 °C, а скорость ветра — до 40 м/с. 

Нужно было обеспечить выживаемость паблик-арта в таких условиях и при этом высказаться и дать городу то, чего ему не хватает. А ему не хватает тепла, поэтому объект так и называется — «Вечная теплота»‎. В итоге мы вывели на фасад батареи в виде радиаторов отопления с трубами, которые состоят из книг норильских поэтов и согревают город.

Проект «Вечная теплота», публичная библиотека, Норильск, 2016 

К выбору писателей и цитат из произведений для бегущей строки мы привлекли сотрудников библиотеки, которые могут перепрограммировать и менять контент на фасаде к каждому празднику или знаковому событию.

Проект «Вечная теплота», публичная библиотека, Норильск, 2016

Что касается Тулы, то там стояла другая задача. Здесь нужно было соединить современность с историческим наследием, которое включает узнаваемые в масштабе всей страны образы: пряники, оружие, самовары. Однако местная молодежь не воспринимает их, хочет жить в современном городе — именно с такой формулировкой меня и пригласил Тульский историко-архитектурный музей (ТИАМ). 

Инсталляция «кАРТограмма», Тульский историко-архитектурный музей (ТИАМ), 2018

Городу нужно было высказывание, которое было бы «про него»‎ ‎в современности. Оказалось, что в здании музея исторически располагалась аптека, поэтому главным образом моего объекта стала капельница — музей как будто ставит капельницу городу и вливает в него свежую кровь, которая бежит по венам. 

— Дорого ли создавать такие объекты? 

— Сейчас ценовой диапазон создания паблик-арт-объекта составляет от 1 до 15 млн рублей. В случае с муниципалитетами часто это федеральные или региональные гранты, привлеченные от партнеров средства или же финансирование со стороны крупных фондов. 

В некоторых регионах паблик-арт включают в программы благоустройства. Постепенно на территорию паблик-арта заходят и бренды, которые готовы выделять свой бюджет на создание объектов.  

— В СМИ писали о том, как одну из выставок паблик-арта спонсировала девелоперская компания «Интеко», а потом разместила экспонаты на своих объектах.

Последние 2–3 года девелоперы активно заходят на территорию паблик-арта. «Интеко»‎ были одними из первых, и в каком-то смысле выставка «Красный сад» у стен ГУМа привлекла внимание девелопмента к этому направлению: стало проходить много конкурсов, появились регулярные запросы к художникам. 

Сейчас некоторые застройщики уже на этапе проектирования комплекса планируют, что на территории будут стоять арт-объекты, и это радует. 

К тому же появляется понимание, что паблик-арт должен быть заметен на фоне высотных архитектурных ансамблей, а значит, на его продакшен нужен большой бюджет. 

Причем девелоперы все лучше считывают задачи, которые может решать паблик-арт. Если раньше он должен был выполнять функцию благоустройства, то сейчас основной запрос именно на эмоции. Застройщики научились создавать современные благоустроенные жилые кварталы, но комплексам не хватает своего лица, они очень похожи между собой. И это под силу решить художнику, сейчас мы находимся в этой точке.

— С какими еще препятствиями, помимо затрат, вам приходится сталкиваться в работе?

— Препятствий в работе паблик-арт-художника огромное количество, потому что город — сложная структура. Кроме застройщиков и тех людей, которые тебя приглашают, существуют еще службы, которые обслуживают эти участки. 

Где-то проходят коммуникации, где-то гуляют дети — важно учитывать огромное количество взаимодействий и деталей, чтобы объект вписался‎. 

Что касается госструктур, они сейчас с интересом смотрят в сторону паблик-арта, хотя пока не встраивают направление в госпрограммы на федеральном уровне. Чаще всего создание объектов инициируют прогрессивные чиновники, которые хотят развивать свои районы. Они понимают, что паблик-арт — современный язык, на котором можно разговаривать с жителями, особенно с молодежью. Пока это именно точечное взаимодействие.

А дальше начинается этап согласований, которые должна пройти идея. И здесь мы часто сталкиваемся с консервативными людьми, особенно если проект масштабный. Не сказала бы, что с госструктурами сейчас легко взаимодействовать. Кажется, что должно пройти какое-то время, чтобы люди убедились, что этот инструмент эффективен.

— Ваше искусство затрагивает тему запертых чувств. Как это отражается в паблик-арте?

— Конечно, в первую очередь хочется вызвать положительные эмоции. Потому что если человек будет каждый день ходить мимо негатива, то рано или поздно он устанет и начнет писать петиции «уберите это немедленно».

Любой город, особенно крупный мегаполис, давит на человека, ему нужна отдушина. К этому и обращено мое искусство. К примеру, какие чувства вызывает у человека парковка? Желание быстрее пробежать этот участок и выйти на улицу. А мне важно, чтобы люди увидели, что здесь тоже может быть красиво. 

Посетители, которые приезжают в «Зарядье»‎ на машинах, «зависают»‎ около фитотронов, смотрят на левитирующие цветы и мерцающую воду в трубах, и им не хочется бежать. 

Или возьмем мой проект для Морозовской детской больницы: любая поликлиника или больница — место, которое вызывает у ребенка страх, он не хочет сюда приходить. И нашей задачей стало отвлечь юных посетителей от этого чувства с помощью игровых объектов, чтобы среда больше не воспринималась как агрессивная. 

Проект «Кардиограмма», Морозовская больница, 2015

В этом и заключается моя основная цель — перепрограммировать пространство с помощью искусства, сделать его эмоционально окрашенным и более человечным, чтобы люди чувствовали, что это «для них и про них»‎. Мне важно «вытащить»‎ из человека те позитивные чувства, которые в обыденной жизни скрыты под слоем забот и ежедневной рутины дом-работа-дом. 

Проект «Кардиограмма», Морозовская больница, 2015

Когда человек подходит и говорит «в-а-а-а-а-а-а-у-у-у-у!», — это самое главное.

— А с негативной реакцией зрителей вам приходилось сталкиваться?

— Приходилось. Первая реакция бывает разная, поэтому я люблю темпоральные проекты — такие, которые длятся не один сезон и раскрываются во времени, в течение 3–5–7 лет. Если молодежь чаще всего принимает паблик-арт на ура и сразу считывает вау-эффект, то старшее поколение в этом смысле более консервативное, здесь риск негативной реакции выше. 

Таких историй множество, причем не только у меня. К примеру, когда в 2006 году в рамках Ливерпульской биеннале на побережье установили 100-фигурную инсталляцию «Другое место»‎ авторства Энтони Гормли, жители несколько лет писали в мэрию и просили убрать работу. А когда власти решили демонтировать объект, его, наоборот, начали защищать как местную достопримечательность. 

Я сталкивалась с неприятием паблик-арта при работе над несколькими своими проектами. Но спустя время те же люди, которые сначала встретили арт-объекты настороженно, приглашали меня снова. Поэтому реакции бывают разные.  

Возвращаясь к уличному искусству, если оно действует сразу и через определенный период может приесться‎, паблик-арт работает более тонко, небольшими штрихами. Зритель только спустя время может начать ощущать, что среда стала другой. 

— «Большая глина № 4» Урса Фишера на Болотной площади сразу вызвала крайне неоднозначную реакцию, в соцсетях ее сравнивали с содержимым туалета.

— Это изначально не сайт-специфичный проект, он был сделан не для Москвы. Отсюда и такая неоднозначная реакция. Москва — больше город архитектуры, здесь мало скульптур, и жители не понимают природу материала. Но как и любой арт-объект «Большая глина № 4»‎ придает набережной свое лицо, в этом его ценность. Вполне возможно, что если заговорить о демонтаже, люди начнут подписывать петиции в защиту объекта. 

— Как реакция на паблик-арт отличается в разных городах и среди разных слоев населения? 

— В каждом городе свой менталитет. Паблик-арт отлично приживается там, где уже есть темпоральные объекты, различные фестивали современного искусства: в Перми, на Ямале, в Москве. 

В Екатеринбурге, как я могу судить по своей поездке, паблик-арт является своего рода визитной карточкой. А в Петербурге, особом городе, насыщенном историческим контекстом и архитектурой, паблик-арт приживается сложно, островками. 

Так, казалось бы, в спальном районе расцвел Benua Art Garden — площадка без стен, где каждый год летом появляются новые паблик-арт объекты, созданные для жителей северной части города. Уже скоро, надеюсь, там «прорастет»‎ и мой новый проект, но пока мы держим его в секрете. 

Есть города, где уличное искусство воспринимается только в виде бронзовых памятников, и паблик-арт, к сожалению, пока согласовать не удается.

— Как художник вы активно используете в творчестве медиа. Важны ли инновации в паблик-арте? 

— Паблик-арт — всегда про современный язык, искусство не может оставаться в стороне от изменений медиаландшафта и развития технологий. Если бронза — это материал прошлого, который отсылает нас к XVII–XIX векам, то как только в объект вводится стеклопластик или бегущая строка, мы сразу понимаем, что это про настоящее. А современные люди хотят видеть вокруг себя искусство, которое разговаривает с ними на одном языке. 

Так, для праздника Масленицы в Царицыно я придумала арт-объект с ветряками в форме «Древа жизни». Получился орнаментальный мотив в объеме, который отсылал зрителя к выставке «В поисках народного искусства». 

Проект «Солнечный ветер», Царицыно, 2024

Но для создания такого, казалось бы, старинного образа, мы использовали современные материалы и сделали частью объекта вертушки, которые можно было крутить. Эту интерактивность сразу же считали и дети, и взрослые — вокруг деревьев все время находились люди, фотографировались, поднимали детей на руках к вертушкам. 

Поэтому сейчас инновации — неотъемлемая часть паблик-арта. Для сравнения: когда я начинала работать на улице, было трудно согласовать даже подсветку. Сейчас это входит в проект по умолчанию, креативная подсветка обсуждается как элемент арт-объекта. Более того, сейчас мы переходим к цветовым мэппингам, когда световые эффекты создают вокруг объекта второе измерение: они не просто подсвечивают его, но позволяют лучше раскрыть концепцию художника и создать новый образ в темное время суток. 

Сейчас много говорят о том, что в паблик-арт нужно активнее интегрировать нейросети и интерактивные медиа. Пока это вопрос завтрашнего дня, потому что улица не настолько благоприятна для внедрения технических новшеств. 

К примеру, не так легко согласовать уличные экраны, потому что они вступают в конфликт интересов с рекламой. В случае с плазменными панелями до их монтажа приходится доказывать, что проект социальный или культурный, а не коммерческий.  

Тем не менее интерактив все глубже проникает в паблик-арт — как минимум в проекты, которые находятся под крышей. Например, «Water линия» для паркинга «Зарядья» — это довольно сложный в технической реализации проект. Во-первых, сами фитотроны, в которых поддерживается микроклимат для растений, чтобы орхидеи могли цвести, во-вторых — пузырьковые трубы, которые постоянно гоняют воду и работают с подсветкой. 

Внедрить технологии в проекты, которые находятся в открытом уличном пространстве, сложнее. Но и здесь намечается прогресс — к примеру, минусовые температуры в Норильске не мешают строкам поэтов уже восемь лет бежать по трубам на фасаде библиотеки. 

— Во всех ли городах нужен паблик-арт или где-то до него еще «не доросли»?

— Я считаю, что паблик-арт нужен везде, вопрос лишь в каком ключе и в каком объеме. Город — это разные поколения людей, которые в нем живут, и более молодые жители тоже хотят говорить о своих сегодняшних проблемах. Современность должна находить свое отражение в каждом городе. 

К примеру, возьмем Венецию — место, в котором каждый камень уже несет в себе исторический контекст. При этом там проходит Венецианская биеннале как точка притяжения современности.

Да, возможно, пока не все города осознают роль и отличия паблик-арта, многие рассматривают арт-объекты с точки зрения бронзовых памятников. В формате: «А давайте мы поставим памятник бронзовому огурцу или сделаем скамейку с литературным героем»‎. Однако ландшафт меняется, все больше городов проявляют интерес к паблик-арту, появляется все больше запросов.

— В интервью одного из кураторов «Архстояния» три года назад прозвучала фраза о том, что «России нет в контексте паблик-арта». А что тогда есть и изменилась ли ситуация за эти три года? 

— По моему мнению, мы слишком привыкли оглядываться на контекст. Да, российский паблик-арт отстает от западного лет на 40, но мы идем своим путем. Если все время оглядываться и подсчитывать, на сколько лет мы «застряли»‎, сложно работать над своей территорией. 

Паблик-арт — это сайт-специфичное искусство, привязанное к конкретному месту и к конкретному контексту. И в нашем российском контексте паблик-арт-художники высказываются остро и современно, просто делают это по-другому. 

Еще здесь важно понимать, что мы начали работать с паблик-артом позже, в 2000-х годах, когда Запад уже переболел главными болезнями паблик-арта. К примеру, когда на улицах ставили объекты из галерей, которые не приживались. 

Заимствование международного опыта позволяет нам двигаться быстрее. И особенно радует, что за 15 лет, которые я занимаюсь паблик-артом, отношение к нему кардинально изменилось. 

Если оценивать динамику последних трех лет, здесь тоже наблюдаются огромные перемены. Во-первых, именно в это время паблик-артом заинтересовался девелопмент. Во-вторых, на фоне коронавируса появился четкий запрос на паблик-арт среди массовой аудитории. Люди вдруг поняли, что пойти в музей сложно, гораздо проще посмотреть искусство на улице, здесь не нужны QR-коды. А паблик-арт всегда существовал вне ограничений. 

Мы движемся к тому, чтобы в каждом городе был свой паблик-арт-объект, своя визитная карточка. Моя мечта в том, чтобы именно паблик-арт придавал свое лицо городам, особенно малым, которым не хватает исторического контекста и истории, воплощенной в архитектуре. 

Золотое кольцо — это отлично, но как быть с теми городами, которые в него не входят, но все равно представляют интерес как для внешнего зрителя, так и для жителей? 

Именно паблик-арт может стать лакмусовой бумажкой для развития внутреннего туризма. 

К примеру, кто из вас слышал про подмосковный город Зарайск? Но как только местные власти стали развивать паблик-арт, люди узнали и про город, и про его достопримечательности: как современные, так и исторические — например, Зарайский кремль. 

Я надеюсь, что со временем каждый город и каждый район будут заинтересованы в арт-объектах, которые станут их визитной карточкой. 

Справка 

Родилась 2 июля 1964 года в Москве. Один из основоположников паблик-арта в России. Уличными проектами занимается с 2010 года, постоянно экспериментируя с формой и материалами. 

В своих работах Марина стремится показать, как могут выглядеть разные чувства, и что даже такие состояния, как депрессия, могут быть красивы. Для визуализации чувств Марина использует авторскую технику живописи на движущейся воде (биотипии).

Образование 

Окончила художественно-графический факультет МГЗПИ. 

Награды 

• Дважды лауреат диплома Special Mention международной премии Golden Trezzini Award 2022/2023. 
• Призер международной премии Add Awards 2023. 
• Победитель фестиваля нового дизайна «Среда-2021». 
• Финалист международной премии Ro Plastic Prize 2022. 
• Дважды номинант премий Кандинского, Курёхина, АРХИWood, Headliner и VII Всероссийского конкурса «Инновация». 
• Победитель премии «Топ-30 лучших проектов общественных пространств по версии “Проекта Россия”».

Творческая география

Паблик-арт работы Марины можно найти в Москве, Люберцах, Туле, Твери, Норильске. 

Фото: сайт Марины Звягинцевой artmarin.ru